Неточные совпадения
В костюме
сестры милосердия она показалась Самгину жалостно постаревшей. Серая, худая, она все встряхивала головой, забывая, должно быть, что буйная шапка ее волос связана чепчиком, отчего голова, на длинном
теле ее, казалась уродливо большой. Торопливо рассказав, что она едет с двумя родственниками мужа в имение его матери вывозить оттуда какие-то ценные вещи, она воскликнула...
Мое настроение падало. Я чувствовал, что мать меня сейчас хватится и пошлет разыскивать, так как братья и
сестры, наверное, уже спят. Нужно бы еще повторить молитву, но… усталость быстро разливалась по всему
телу, ноги начали ныть от ходьбы, а главное — я чувствовал, что уже сомневаюсь. Значит, ничего не выйдет.
Оказалось, однако, что австрийские сабли не сумели выгнать из Максима его упрямую душу и она осталась, хотя и в сильно попорченном
теле. Гарибальдийские забияки вынесли своего достойного товарища из свалки, отдали его куда-то в госпиталь, и вот, через несколько лет, Максим неожиданно явился в дом своей
сестры, где и остался.
Брат этот скоро переселился в Петербург на службу и держал и
сестру и тетку в черном
теле, пока внезапная смерть не положила предела его поприщу.
— Я еще подростком была, как про отца Гурия на Ключевском у нас рассказывали, — говорила
сестра Авгарь. — Мучили его, бедного, а потом уж убили. Серою горючей капали по живому
телу: зажгли серу да ей и капали на отца Гурия, а он истошным голосом молил, штобы поскорее убили.
Галдевшая у печей толпа поденщиц была занята своим делом. Одни носили сырые дрова в печь и складывали их там, другие разгружали из печей уже высохшие дрова. Работа кипела, и слышался только треск летевших дождем поленьев. Солдатка Аннушка работала вместе с
сестрой Феклистой и Наташкой. Эта Феклиста была еще худенькая, несложившаяся девушка с бойкими глазами. Она за несколько дней работы исцарапала себе все руки и едва двигалась: ломило спину и
тело. Сырые дрова были такие тяжелые, точно камни.
Когда бричка и коляска съехались, то обе
сестры взвизгнули и, едва дав отпереть дверцы экипажей, выскочили проворно на дорогу и бросились друг к другу в объятия, причем Сусанна Николаевна рыдала и дрожала всем
телом, так что Муза Николаевна принуждена была поддерживать ее.
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и
телом; меньшая, Танюша, оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все
сестры» — так говорил про него сам отец.
— Ведь это песня! — не соглашалась
сестра, но Пепе быстро уговорил ее, а когда она принесла в кухню хорошие брюки светло-серого цвета и они оказались несколько длиннее всего
тела Пене, он тотчас догадался, как нужно сделать.
— Естественном? — сказал он. — Естественном? Нет, я скажу вам напротив, что я пришел к убеждению, что это не… естественно. Да, совершенно не… естественно. Спросите у детей, спросите у неразвращенной девушки. Моя
сестра очень молодая вышла замуж за человека вдвое старше ее и развратника. Я помню, как мы были удивлены в ночь свадьбы, когда она, бледная и в слезах, убежала от него и, трясясь всем
телом, говорила, что она ни за что, ни за что, что она не может даже сказать того, чего он хотел от нее.
Андрей. Да. Отец, царство ему небесное, угнетал нас воспитанием. Это смешно и глупо, но в этом все-таки надо сознаться, после его смерти я стал полнеть и вот располнел в один год, точно мое
тело освободилось от гнета. Благодаря отцу я и
сестры знаем французский, немецкий и английский языки, а Ирина знает еще по-итальянски. Но чего это стоило!
И о матери ни разу не подумал, а что-то собирался думать о ней — изменил матери Саша; о Линочке не подумал и не дал ни любви, ни внимания своей чистой постели, знавшей очертания еще детского его, тепленького
тела — для любви к чужой девушке изменил и дому и
сестре.
Изливал он елей и возжигал курение Изиде и Озири-су египетским, брату и
сестре, соединившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Арденаго ассирийскому, и Утсабу, идолу ниневийскому, и мрачной Кибелле, и Бэл-Меродоху, покровителю Вавилона — богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору — богу вечного огня, и таинственной Омороге — праматери богов, которую Бэл рассек на две части, создав из них небо и землю, а из головы — людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь которой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали прохожим свое
тело, как священную жертву, на пороге храмов.
Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением беспомощной девочки
сестры (отец находился в отдаленном кабинете), несчастная, вместо того чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы собственным
телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя на нем следы рокового горенья.
— Эх, Маша, Маша! И вы туда же!
Сестра моя тоже об этом убивается. Да, во-первых, я вовсе не пьяница; а во-вторых, знаете ли вы, для чего я пью? Посмотрите-ка вон на эту ласточку… Видите, как она смело распоряжается своим маленьким
телом, куда хочет, туда его и бросит! Вон взвилась, вон ударилась книзу, даже взвизгнула от радости, слышите? Так вот я для чего пью, Маша, чтобы испытать те самые ощущения, которые испытывает эта ласточка… Швыряй себя куда хочешь, несись куда вздумается…
Схождение матери и превращение мужского начала в женское и обратно абсолютно неустранимо в подобных случаях, ибо душа человека, умершего без детей, не может уже войти в
тело мужчины, если она не имеет души-сестры, бывшей раньше супругой.
Мы должны, пока имеем
тело, оставаться в жилище, приуготованном нам доброй
сестрой душой» (Enn. II, Lib. IX, cap. 18).], — от света, эманирующего из «Εν Плотина, на землю ложатся преимущественно тени.
Разговор с
сестрой Макриной» дает следующий ответ на некоторые недоразумения, связанные с вопросом об индивидуальном характере
тел воскресения: «Душа, естественное свойство стихий, стекающихся в состав того
тела, с которым она была соединена, знает и по разложении их.
— Шабаш! — крикнул Самоквасов. Не хотел он, чтоб песенники продолжали старинную песню про то, как на лежавшее в степи
тело белое прилетали три пташечки: родна матушка,
сестра да молода вдова. Пущай, мол, подумает Авдотья Марковна, что про иное диво чудное в песне пелося — пущай догадается да про себя хоть маленько подумает.
Когда встревоженная выходкой Наташи Татьяна Андревна вошла к дочерям, сердце у ней так и упало. Закрыв лицо и втиснув его глубоко в подушку, Наташа лежала как пласт на диване и трепетала всем
телом. От душевной ли боли, иль от едва сдерживаемых рыданий бедная девушка тряслась и всем
телом дрожала, будто в сильном приступе злой лихоманки. Держа
сестру руками за распаленную голову, Лиза стояла на коленях и тревожным шепотом просила ее успокоиться.
«Антигона» Софокла. Царь Креонт запретил под страхом казни хоронить труп Полиника. Антигона,
сестра Полиника, — «святая преступница», — тем не менее хоронит
тело брата. Ее схватывают и приводят к царю. Хор замечает...
Дрожь пробежала по
телу девочки. О! Она не вынесет побоев; y неё от них и то все
тело ноет и болит, как разбитое. Она вся в синяках и рубцах от следов плетки, и новые колотушки и удары доконают ее. А ей, Тасе, так хочется жить, она еще такая маленькая, так мало видела жизни, ей так хочется повидать дорогую маму,
сестру, брата, милую няню, всех, всех, всех. Она не вынесет нового наказания! Нет, нет, она не вынесет его и умрет, как умер Коко от удара Розы.
Печальный кортеж, сопровождаемый множеством карет и колясок, двинулся через Исаакиевский мост, Морскую и Невский проспект в Александро-Невскую лавру, где после соборно отслуженной заупокойной литургии и отпевания, гроб был опущен в могилу на Лазаревском кладбище, близ церкви святого Лазаря, устроенной, по преданию, Петром I над прахом любимой
сестры своей Натальи Алексеевны,
тело которой в последствии было перенесено в Благовещенскую церковь.
— Сколько я тебя понимаю, — отвечал он медленным голосом, — ты жаждешь теперь подвижничества. Это — монастырский идеал. Тебе хочется сразу же сделаться какой-то
сестрой милосердия. Видишь ли, Маша: добро, благотворительность, так как они практикуются у нас, больше гимнастика для
тела, чем для души. Впрочем, пожалуй, если ты непременно хочешь, избирай эту специальность.
Из Москвы пришло известие о смерти любимой старшей
сестры Павла Семеновича, Екатерины Семеновны, вдовы генерал-майора Похвиснева, —
тело покойной должны были привезти в Оленино и похоронить в фамильном склепе.
Черты его лица были те же, как и у
сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой и необычайною, античною красотою
тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а
тело было худощаво и слабо.